Женщины и дети в российских тюрьмах. Дети, рожденные в тюрьме

Мария Ноэль, соавтор и руководитель программы «Тюремные дети», рассказала о том положении, в котором находятся новорожденные дети и матери. Для Марии эта личная тема, так как она попала в тюрьму на пятом месяце беременности.

– Как маленький ребенок может оказаться в тюрьме?

– Дети попадают в тюрьму только одним образом – когда они там рождаются. Рождается в тюрьме ребенок, когда беременная подследственная или осужденная находится в следственном изоляторе или уже в колонии. Также женщина может забеременеть на свидании. Взять своего маленького ребенка в тюрьму невозможно. По сути, это осуществимо, но правоприменительной практики на сегодняшний день нет. У нас были случаи, когда сажали маму, у которой ребенок только что родился, и их разлучили.

– Ребенок рождается в условиях тюрьме, и что с ним происходит дальше? Он живет вместе с матерью или в доме малютки?

– Совместное проживание в тюрьме – это понятие относительное. Сейчас в российских тюрьмах имеется около 200 мест совместного проживания. На данный момент существует 13 колоний с домами ребенка, общая наполняемость которых составляет от 800 до 900 мест. Есть совсем небольшие дома ребёнка, есть такие, которые рассчитаны на 100 – 120 человек. К сожалению, наша правоохранительная система и судебные органы работают так, что эти места всегда наполняются. В среднем ежегодно в домах ребенка при колониях находятся около 800 человек.

В случае СИЗО, как правило, заключенная рожает под конвоем в каком-то из городских роддомов. До сих пор в маленьких городах или там, где есть проблемы с организацией конвоя, встречается такая практика, когда женщину приковывают наручниками во время родов, если рядом с ней не присутствуют 3 сопровождающих. Такие истории мне известны. Следственный изолятор объясняет приковывание наручниками как меру предосторожности в случае отсутствия конвоя. Но точной статистики не существует. Поэтому сейчас мы начинаем исследование, в результате которого планируем выяснить, в том числе, сколько осужденных женщин приковывались к кроватям во время родов.

Женщина в тюрьме.jpg

После родов, если женщина ещё остаётся в СИЗО, возможны два варианта развития событий. Везде, конечно, всё происходит по-разному. Везде свои порядки. Там, где хотя бы немного чтут права человека, женщина остается в роддоме на то время, которое необходимо для восстановления. Если роды прошли нормально, то подследственная находится в роддоме 3-4 дня, как и положено. В случае родов через кесарево сечение осужденная остается в роддоме до того времени, пока не снимут швы. В это время ребенок находится в палате с матерью под конвоем. И это самый "приятный" вариант развития событий. Потому что есть и другой, второй вариант, когда маму после родов сразу увозят в СИЗО. Помещают там в больницу, которая является в действительности той же тюрьмой. Просто там присутствует какой-то врач. Ребенка привозят к матери уже потом, когда ему проведены все необходимые послеродовые процедуры. В данном случае ребенок лишается грудного вскармливания на время разлуки с мамой.

Когда мать уже осуждена и находится в колонии, сценарий может быть немного другим. Из 13 женских колоний, расположенных на территории России, всего 2 имеют роддома, построенные специально для заключенных рожениц. Это колонии в Челябинске и «ИК-2» в Мордовии. Если в колонии не предусмотрено совместное проживание, то мать и ребенка, спустя то малое время, которое им положено провести вместе, разлучают. Ребенка передают в дом ребенка, а мать возвращается в отряд. Мать может ходить на кормления 6 раз в день. Разлучение матери и ребенка не позволяет выработать удобный ее ребенку график питания. От стрессов и из-за многих других факторов молоко может пропасть. Согласитесь, даже с точки зрения грудного вскармливания, такой режим не гуманен, а с точки зрения акта заботы, пробуждения материнского инстинкта, а, как известно, не у всех он изначально есть, это пагубно. Естественно, эта жестокая система больнее всего затрагивает ребенка, поскольку такой ребенок заранее дискриминирован. Он лишен материнской любви.

– Расскажите, что собой представляет вариант совместного проживания в тюрьме и кто получает такую привилегию – жить со своим ребенком в российских колониях?

– Совместное проживание – это то же, что и жизнь с ребенком дома. Мама находится всё время рядом. К счастью, сейчас намечается позитивная тенденция. Во ФСИН появился очень хороший врач, которая декларирует (и руководство зачастую её поддерживает) переведение максимального количества мест на совместное проживание. Ведь статистика и их внутренние, какие бы то ни было, исследования, по заболеваемости, по рецидивам, отличаются на 2 порядка. Заболеваемость детей, рожденных в тюрьме, при совместном проживании снижается на 43%. И 200 мест совместного проживания на 800 мест, о которых я говорила ранее – существуют. Но это не означает, что мамы в какой-то одной колонии живут со своими детьми все вместе. Нет. К сожалению, выделено лишь небольшое количество мест в каждой колонии. За место жить рядом с ребенком происходит в каких-то случаях борьба, в каких-то – манипуляция, когда женщина должна доказать, что она хорошая мать. Ребенка никто, естественно, спрашивать не будет, потому что он очень маленький. В этот момент о его правах все как-то забывают. И получается так, что по какой-то причине, если, например, мама курит, – она автоматически признается плохой матерью и не имеет права жить рядом с ребенком, а у ребенка, получается, нет права на её любовь. Я специально утрирую, но смысл такой.

МарияНоэль сподопечными вколонии впоселке Явас_.jpg

– Каковы бытовые условия при совместном проживании?

– Представьте себе общежитие комнат на 8-10. Вот это примерно то же самое. У мамы с ребенком cвоя комната в огороженном от остальной территории месте и КПП. Там ты живешь как в комнате общежитии. Я не скажу за все колонии, видела комнаты совместного проживания только в колонии «ИК-2» в поселке Явас в Мордовии и в Челябинской «ИК-5». В Мордовии это простые маленькие комнаты, без воды, без газовых плиток. В Челябинске в комнате есть вода. Это просто комнатка, в которой женщина имеет возможность жить рядом со своим ребенком. Но, пожалуй, большего и не надо. Смысл не в бытовых условиях. Ребенку первого года жизни вообще не важно, где он находится. Мама – его дом в этот период. Ему всё равно, есть в комнате вода или нет воды.

Это нам с точки зрения критического мышления, удобства и эстетического восприятия такие моменты могут показаться важными. Многие комиссии также воспринимают бытовые условия предвзято: «Ах, у них не такие игрушки. Ах, не такие пеленки». Это все, простите, ерунда. Самое главное для ребенка первых лет жизни – это мама и многочисленные акты заботы. Важно, чтобы мама встала ночью, поменяла подгузник, подмыла, отреагировала на прорезывание зубов и так далее. Все это тепло, впитанное в младенчестве, в дальнейшем делает ребенка более устойчивым в жизни.

На работу судимых женщин никто не берет

– Что представляет собой идея фостерной семьи, которую вы начали воплощать в жизнь в рамках программы "Тюремные дети"?

– Когда ребенку исполняется три года, он должен покинуть зону. Если у него на свободе нет родственников или у родственников нет возможности выполнить условия опекунства, то ребенка переводят в детский дом. Как правило, если ребенок уехал в детский дом, а у мамы остался еще большой срок, к примеру, 4 или 5 лет, велика вероятность, что ребенок в детском доме и останется. Смотрите, что получается. Когда мама выходит на свободу, у неё, как правило, нет работы. Вообще, на работу судимых женщин никто не берет. И даже каких-то особых видов работ, в которых эти женщины могут социализироваться, чувствовать себя полноценными людьми, у нас в стране нет. Не существует социальной реабилитации заключенных, – психологически бывших заключенных, отдавших долг, получивших возмездие. Казалось бы, за что дальше наказывать. Но они оказываются даже уже не людьми второго сорта. Это люди, которым просто некуда деваться. В таких условиях нужно обладать огромной силой воли, чтобы забрать ребенка из детского дома. Однако, чтобы забрать ребенка, нужно позаботиться о наличии справок: о месте жительства, о том, что тебя приняли на работу. Получается замкнутый круг.

Еще более ужасно, что ребенка из детского дома не возят на свидания. Возможен вариант телефонных переговоров, когда мама звонит в детский дом или в семейный детский дом. Но никогда, по крайней мере я не знаю таких случаев, детский дом не возит детей на свидания с матерью. В действительности ребенок может очень часто видеться с мамой и поддерживать связь с ней. Короткие свидания разрешены раз в два месяца, длительные – раз в три месяца. То есть можно за год увидеться со своим ребенком много раз. Но детские дома этого не делают. Не хватает персонала, возможно, нет волонтеров. И они не очень задумываются над этим, решая, что, попав в их стены, ребенок принадлежит детдому. Не существует особой эмпатии. Никто не озадачивается тем, чтобы поддерживать связь между матерью и ребенком. Для этого, собственно, мы активно продвигаем программу фостерной семьи ("фостер" – от англ. foster – опека, забота).

Ребенок в тюрьме.jpg

Мы находим семьи, которые хотели бы взять ребенка на время. Это временная опека. У фостерной семьи или фостерной мамы должен быть определенный настрой. Они знают о правилах, главное из которых – нельзя допустить того, чтобы ребенок забыл маму, обязательно надо рассказывать ему, что мама есть, она его любит, постоянно напоминать о ней. И, конечно, мы не запрещаем, но рекомендуем, чтобы ребенок не называл фостерную маму «мамой». Она может быть мамой Наташей, мамой Галей, но есть еще родная мама, которую зовут по-другому. Это достаточно серьезное решение – понимать, что ты возьмешь ребенка и должен будешь его потом отдать. Опять же, непонятно, в какие условия ты его будешь возвращать. Но вот, например, наша первая фостерная мама Наташа Кудрявцева руководствуется только одним: "А что, лучше чтобы он поехал в детский дом? Я как-нибудь справлюсь с этим моментом. Я буду лучше в дальнейшем им помогать". Конечно, фостерные родители по сути волонтеры.

– Существуют какие-то юридические сложности при оформлении фостерства? Помогают ли вам в проведении программы государственные органы?

– Есть законы, которые позволяют нам говорить об успехе. Закон об опеке и попечительстве позволяет оформление опеки по договору, которую можно называть фостерством. Существует и временная опека. По крайней мере, все законодательные и правоприменительные моменты позволяют осуществить такую опеку. Конечно, в органах опеки на местах сидят разные люди, с ними приходится по-разному разговаривать, очень часто приходится привлекать юристов, потому что отдать ребенка не родственникам – не принято. Мы не можем пока говорить о какой-то динамике, поскольку пока что у нас всего две сложившихся фостерных семьи. Дело в том, что довольно сложно получать информацию из тюрьмы. Ни опека, ни ФСИН не имеют права предоставлять нам информацию о том, какие дети останутся без попечения, а какие поедут в детский дом, потому что у этих детей есть мамы. Таким образом, эти дети не могут появиться в базах данных детей, оставшихся без попечения или отказников. И здесь наша задача «узнать» выполнима только тогда, когда мы поговорим с самими мамами. Поэтому мы сами добываем информацию напрямую из колоний.

Сейчас мы начали проводить исследование. Надеюсь, что к Новому году, если получится побывать во всех колониях, у нас будет более-менее полная информация. Можно, конечно, пользоваться помощью правозащитников, местных ОНК (Общественной наблюдательной комиссии, – прим. редакции), но, к сожалению, не везде есть нормальные ОНК. Где есть – там мы с ними сотрудничаем. А где нет – едем сами. Лучше, бесспорно, везде ездить самим. На местах о нашей программе знают. Поэтому процедура проста. Мы едем в колонию, делаем обычный запрос с просьбой разрешить проход в колонию с просветительскими и исследовательскими целями. Работа кропотливая, энергоемкая, но стоит того. Если её не сделать, у нас не будет полной картины происходящего.

Фото Марины Кругляковой

Фото Марины Кругляковой

– Кто те люди, которые решаются стать фостерными родителями? Как они узнают о программе? Это бывшие заключенные, люди "в теме"?

– Дело в том, что о тюрьме и о материнстве в тюрьме мы начали говорить год назад. То есть сейчас более-менее кто-то, люди "в теме", как вы сказали, уже об этом знает. Широкая общественность не знает об этой теме ничего. Поэтому мы стараемся заручиться поддержкой людей, которые занимаются другими детьми. Мы работаем с Леной Альшанской (Президент Благотворительного Фонда "Волонтеры в помощь детям-сиротам" , – прим. редакции) . Наша программа фостерства ей очень интересна. Когда мы будем институализировать фостерство, то планируем тесно сотрудничать.

Еще мы думаем о сотрудничестве в рамках договора как по психологической поддержке, так и по воспитанию тренеров, психологов фостерных родителей для таких детей и по многим другим аспектам. На данный момент, поскольку нам надо уладить еще много бюрократических вопросов, мы работаем как волонтеры. Сейчас мы подготавливаем почву и ведем просветительскую работу. Для просветительской работы сделан, конечно, мизер. Снят один фильм. Мы ездим с ним по России и показываем. Я пишу об этом в средствах массовой информации. Коллеги об этом пишут. Но это же капля в море. Естественно, пока что нашу деятельность нельзя назвать огромной государственной программой. Честно говоря, я и не хотела бы, чтобы государство нам в этом сильно помогало. Ведь ничего хорошего пока в отношении детей государство не сделало. А здесь мы хоть немного спокойны. Есть материнские права, есть матери, не лишенные родительских прав. Мы очень многое можем сделать, если нам не мешать. Нынешняя активная законодательная помощь нам бы сейчас, cкорее, помешала.

– С чего началась программа фостерства? Её исток в вашей личной истории?

– Да, это была моя личная история. Я была подследственной, находясь на пятом месяце беременности. Как для любого человека, который вообще не знает ничего о тюрьме и арестах, невозможно себе представить, как можно арестовать беременную женщину. Учитывая заказной характер дела, экономическую статью, а не убийство, для меня все произошедшее было шоком. Тяжелая беременность вместе с родами под конвоем (слава Богу, у меня было кесарево, я спала, и врачи посчитали, что конвой – это мерзость и дикость, и не пустили его в операционную), нахождение в запертом помещении, невозможность сделать ребенку вовремя прививку (несколько раз я объявляла голодовки, чтобы ребенку сделали прививки), резкое прекращение грудного вскармливания после того, как меня перевели в колонию, поскольку мы жили с ребенком отдельно, – перенеся всё это и многое другое, я сказала: «Ребята, так не будет. Вот просто не будет. Рано или поздно я выйду на свободу и буду говорить и что-то делать ».

Так, отбыв срок 2 года 8 месяцев, я была освобождена. Вскоре начала общаться с Ольгой Романовой из "Руси cидящей" (Ольга Романова – руководитель проекта «Русь сидящая» – неформального объединения, защищающего права осужденных, – прим. редакции) . Сначала наша программа «Тюремные дети» начиналась внутри «Руси Сидящей», затем отделилась по организационным соображениям. Мы продолжаем сотрудничать. Соавтор проекта – Светлана Бахмина, которая, как вы знаете, тоже инсайдер (Светлана Бахмина – юрист, была осуждена в 2006 году по статье 160 УК РФ («Присвоение или растрата») в рамках дела «ЮКОСа») . Поскольку мы инсайдеры, мы знаем, как там внутри, и нам легче разговаривать с заключенными. Мы знаем быт, нравы, привычки. К слову, ни один исследователь не скажет, врет вам женщина или говорит правду. Заключенные женщины не склонны открывать душу, если ты не знаешь каких-то ключевых точек. Поэтому нам проще в этом смысле. Самым сложным было перешагнуть сам момент и сказать: "Вы знаете, я этим занимаюсь, потому что я это пережила".

– Думаю, многие заключенные женщины мечтают, выйдя за пределы зоны, забыть о том, что было, как о страшном сне.

– Вот именно из-за того, что многие освободившиеся забывают о периоде заключения, как о страшном сне, всё и остаётся по-старому.

– Как у вас происходило воссоединение с младшим ребенком, находившимся в период заключения в детском доме и старшими детьми, которые росли отдельно от вас на свободе?

– С младшим я не расставалась. Воссоединение со старшими детьми начинается только сейчас, спустя 6 лет после моего освобождения, поскольку женщине вообще очень сложно полностью восстановиться после тюрьмы. Психологически ты уже абсолютно точно не тот человек, которым был до зоны. Это отмечают и мужчины. Но мужчины более приспособлены к экстремальным условиям. Женщине жизнь в тюрьме вынести сложнее.

Нахождение в условиях зоны в течение более чем полутора лет производит необратимые изменения в человеке. С точки зрения психологии точно, не знаю, как с точки зрения психики. Для меня время в тюрьме было очень тяжелым, и я его очень хорошо помню. Но я не воспринимаю его, как какой-то ужас, кошмар. Просто я так жила какое-то время. И к такому привыкаешь, к сожалению.

– Как происходило общение с младшим сыном, когда вы отбывали срок в колонии?

– Я была в следственном изоляторе до его 9 месяцев. Нас этапировали в колонию, когда Вадиму исполнилось 9 месяцев. После этапа, этого жуткого столыпинского вагона, конечно, у меня стало меньше молока. Молоко вырабатывается, когда ребенок начинает сосать грудь. Как вы знаете, сцеживание в 9 месяцев уже не работает. А там был такой фильтр, как контрольное сцеживание. Представьте, столыпинский вагон, в 9 вечера тебя привезли в колонию, а в 6 утра тебе надо пойти на контрольное сцеживание. Словом, так мой ребенок остался без молока. Ну, хотя бы 9 месяцев я прокормила ребенка грудью.

Затем сына перевели в дом ребенка, а я была в отряде. Через полгода я устроилась работать в дом ребенка нянечкой. Видела его чаще. У мам есть возможность работать в домах ребенка при колониях. Я работала бесплатно, но на тот момент это не играло никакой роли. Главное, я была рядом с сыном.

– Что для вас стало самым сложным испытанием в период заключения?

– Знаете, там все сложно. Там любой шаг отличается от нормальной жизни. Женской по крайней мере точно. Взять гигиену, например. Мыться на зоне можно один раз в неделю. Конечно, женщины как-то выкручиваются. Всё зависит от порядков. Если брать бытовые условия, то они ужасны.

– Что-то изменилось в бытовом плане в женских колониях с момента вашего освобождения?

– Сейчас по-прежнему везде ужасно. Я была в нескольких колониях с разной степенью ужасности. В Мордовии совсем ужасно. Самая приличная колония в Челябинске. Лично знаю их медицинскую службу, которая отвечает за дом ребенка.

– Какими силами вы сейчас организуете работу проекта "Тюремные дети"?

– Невозможно делать всю работу из Москвы. Хабаровск находится вообще на другом конце мира. То же самое касается Барнаула, Красноярска. Они все очень далеко. Поэтому сейчас мы ездим с премьерными показами фильма "Анатомия любви" (документальный фильм о заключенной матери режиссера Натальи Кадыровой, – прим. редакции). Я выбрала его из множества фильмов, поскольку увидела, что режиссер понимает, о чем она говорит и понимает проблему. Идея фильма очень проста. Нельзя лишать ребенка возможности быть рядом с матерью. Не надо думать ни о чем, кроме него, в этот период. И даже если ради этого его нужно поселить с кому-то кажущейся плохой мамой, то это того стоит. Поскольку человек – мама – меняется на глазах. На протяжении фильма видно, какие перемены происходят с главной героиней.

Когда мы показываем этот фильм, то приглашаем всех, кто занимается людьми в трудных ситуациях так или иначе: местных волонтеров, всех, кому интересна и кого волнует наша тема. Мы ставим перед ними задачу создать сообщество для поиска фостерных семей там же, в регионах. Если посмотреть демографически, то в Хабаровске сидят из Хабаровского края. Допустим, фостер заберет ребенка из Хабаровска в Москву. И никаких свиданий с мамой не будет. Билеты стоят огромных денег. Можно, конечно, все это организовать, но зачем, если есть возможность найти фостерную семью на месте.

В регионе, где расположена колония, мы организовываем рабочую группу, которая может действовать с нашей помощью. Во всех регионах страны по-разному. Где-то муниципальная власть так или иначе готова помогать. Не везде всё так плохо, как это кажется из Москвы.

Наш проект «Тюремные дети» – это мощное решение вопроса преступности, не только малолетней. Как правило, большинство детей в «малолетку» – тюрьму для малолетних – попадают из детских домов, а потом, опять же, как правило, оказываются уже во взрослой тюрьме, потому что это тот опыт, который как раз не впитан с молоком матери, это то, что воспитано окружением. Детдомовский ребенок в 60% cлучаев попадает в колонию для несовершеннолетних. И через 20 лет можно посмотреть, что у нас получилось. Это такой эксперимент в динамике. Его результаты невозможно предсказать. Они зависят от того, как устроится жизнь данного конкретного ребенка, как устроится жизнь его мамы. Наша миссия – сделать так, чтобы вообще не было домов ребенка. Если рассматривать проживание ребенка вместе с матерью на зоне, нормальным можно считать наполняемость от 10 до 50 детей, при условии, что они живут вместе с мамой, но никак не сегодняшние 800 детей ежегодно, которые находятся преимущественно в домах ребенка при колониях.

– Кому в настоящий момент помогает ваш проект и скольким детям и матерям уже удалось помочь?

– Мы хотим доделать работу по Хабаровской колонии. Получилось так, что показывая там недавно фильм, мы не смогли из-за определенных организационных проблем побывать в колонии. Поэтому сейчас планируем слетать в Хабаровск еще раз, и закончить, что начали: выполнить просветительскую задачу в колонии, выпустить ряд интервью в прессе. В Хабаровске, кстати, есть отделение Красного креста, которое помогает женщинам в колониях. Пожалуй, только они и работали там до нас.

Сейчас мы работаем с 3 семьями. Одна семья – это как раз дочка героини фильма «Анатомия любви». Вторая семья – это семья на восстановлении. Мама Надежда Мальцева, которая освободилась и находится на реабилитации. И есть мальчик – Ярослав Гуров, он в Челябинске, ему уже 7 лет, – в школу нужно идти. Он пережил больше всех упомянутых детей: родился в тюрьме, потом был с мамой, у неё был маленький срок заключения. Маму снова посадили, Ярика поместили в детский дом. Из детского дома его поместили под опеку и потом снова вернули. Этот случай для нас самый тяжелый.

– Как, по-вашему, должна быть устроена жизнь матери и ребенка, находящихся в тюрьме и после освобождения?

– Рождение ребенка в тюрьме – это очень парадоксальный, но шанс. И меня очень удивляет, что сотрудники ФСИН этого не понимают. В общем-то говорить, что они что-то понимают или нет в отношении заключенных – это уже эвфемизм. Но к матери и ребенку, находящимся в тюрьме, сотрудники ФСИН относятся с сочувствием. Конечно, случаи издевательств над матерями есть, поскольку женщин на зоне воспринимают в первую очередь как преступников. Однако в целом к этой теме есть сочувствие. И именно поэтому меня удивляет, что ФСИН пока не дошла до той идеи, что перевоспитание, исправление заключенной женщины при помощи имеющейся маленькой части её семьи – это очень мощный и действенный элемент не просто манипуляций, а воспитания, дальнейшей социализации, предупреждения рецидива. Родившийся ребенок – это семья заключенной, пусть и маленькая. Все остальные на зоне лишены семьи и близкого, интимного, общения, и то, что у кого-то есть тёплый комочек, к которому можно прижаться и о котором можно заботиться, вызывает огромную зависть.

Если мама, родившая в тюрьме, прикипит к своему ребенку, она забудет обо всем на свете. У меня есть подопечные, которые отбыли наказание и сейчас находятся в состоянии реабилитации и восстановления семьи. Одна из них родила в тюрьме и жила на зоне с ребенком, на время расставалась с ним, но сейчас освободилась. Она за своего ребенка готова бороться. Она забудет обо всем на свете. Для нее семья стоит на первом месте.

Мы бы хотели, чтобы этот сильный ресурс – пробуждение материнского инстинкта – был использован. Наши основные задачи: во-первых, чтобы ребенок жил с мамой, во-вторых, не уехал в детский дом, в-третьих, чтобы они воссоединились, если им пришлось расстаться. Поверьте, две большие разницы: женщина, которая не жила с ребенком, и женщина, которая, находясь в заключении, всегда была со своим ребенком рядом.

В интернете наткнулась на эту статью решила кинуть сюда(((

Это очень тяжело читать… Но, наверное, нужно. Это откровения женщины, родившей ребенка в колонии. Рассказ о суровой действительности.
«РОДЫ В МЕСТАХ ЛИШЕНИЯ СВОБОДЫ»
Недавно госпожа Мария Арбатова сказала про женщин, рожающих в местах заключения, что они специально беременеют, чтобы сократить срок пребывания.
Я бы хотела развеять этот миф, который существует как на воле, так и в тюрьме. Я сталкивалась с беременными еще в СИЗО, куда они попадали уже будучи в положении. Их беременность никак не облегчала установленную им меру наказания. Помню, в изоляторе была женщина, которая ходила на заседания с огромным животом, будучи уже на восьмом-девятом месяце. Я удивилась: что же нужно было совершить, чтобы тебя заключили на таком сроке беременности. Оказалось, вполне ординарный случай: кража из супермаркета. В итоге она родила в СИЗО, и только через месяц удалось уговорить, чтобы ее выпустили под подписку о невыезде. Я видела в автозаках женщин, которые ездили на суды с младенцами на руках. Испытание непростое: две клетушки, одна женская, другая мужская, в каждой по 30 человек, большинство из которых курит. В московском изоляторе №6 в Печатниках была отдельная камера №216, где содержались мамочки с детьми. Женщина, уезжая на заседание, могла оставить своего ребенка на сокамерниц. В то время, когда я была в СИЗО, гинеколог приходил крайне редко. Вызвать врача для женщины, у которой начинаются схватки, - целая история: тарабанишь в дверь, зовешь, как там говорят «дежурку», просишь ее вызвать доктора. Естественно, его нет, на месте только фельдшер, а если схватки случаются ночью, то говорят «подожди пока». Порой доходило до критических ситуаций: среди ночи просыпаешься от грохота алюминиевых мисок, которыми женщины стучат по решеткам, чтобы привлечь внимание, и кричат: «Срочно врача!» Я знаю несколько случаев, когда женщины рожали в коридоре, не дождавшись помощи. Если врач все же приезжает, то женщину под конвоем везут в специальную двадцатую больницу в Москве, где есть отделение для тех, кто находится под стражей. Рожает она, пристегнутая наручниками, чтобы, видимо, не сбежала во время родов. Через три-четыре часа женщину везут обратно в камеру, а ребенка оставляют на положенные несколько дней в гражданской больнице. Дай Бог, чтобы у мамы за это время не пропало молоко. Из больницы ребеночка привозят к маме, и их селят в отдельную камеру, где кроме железных кроватей стоят еще и детские. Там я впервые увидела детей, которые спокойно спят под невероятный шум железных дверей. Невозможно передать этот лязгающий звук. Ты сама непроизвольно дергаешься от этого, а они спят беспробудным сном. У этих детишек такое же расписание, как и у их мам: утром проверка, вечером проверка, обед по расписанию. Родивших в СИЗО женщин отправляют уже в колонию, где есть дом ребенка. Их в стране тринадцать, в них содержится около 700 детей.
Вообще для колонии беременные женщины - явление необычное. В основном там все брошенные: кто-то был замужем, но развелся, к кому-то не могут приезжать по финансовым причинам - не у всех есть деньги на билет. У многих не то что свиданий нет, посылок-то не получают. Поэтому забеременеть там могут только те, к кому приезжают мужья на длительные свидания.
Когда я узнала, что беременна, то, конечно, испытала шок, но вопрос, оставлять ли ребенка, даже не стоял. Наверное, меня спасало то, что это был не первенец. Надеялась на свое здоровье и крестьянские корни: представляла, что по уровню условий это будет как в поле в деревне. Не могу сказать, что отношение в колонии ко мне сильно изменилось. Пожалуй, это вызвало дополнительный интерес: я в принципе была не стандартным «клиентом» этого учреждения, а тут еще и такое событие. Прямо меня никто не осуждал, но и жизнь мою никто не облегчил: в 6 подъем, в 10 отбой, в течение дня ни присесть, ни прилечь, рожавшие женщины поймут, что это значит. Прежде всего это тяжело морально, ты постоянно беспокоишься о здоровье ребенка.
Как правило, когда обнаруживают беременность, женщину отправляют в ту колонию, где есть дом малютки, чтобы сразу после рождения туда его забрать. Моя ситуация не совсем стандартна: я не рожала в самой колонии. Примерно за месяц до родов меня перевели в ЛПУ - лечебно-профилактическое учреждение. Первые серьезные анализы, УЗИ мне сделали уже там, когда я была на восьмом месяце. Быть может, врачи и хотели мне помочь раньше, но такой возможности не было: максимум раз в месяц приезжал на зону гинеколог, делали общие анализы крови, мочи. Слава Богу, у меня не было проблем, в противном случае как-то помочь очень тяжело. Само ЛПУ выглядит достаточно забавно, у меня возникли ассоциации с Чеховым, с его описаниями приходских больниц XIX века. Небольшой домик, почти деревенская мазанка, где одна половина - гинекологическое отделение, вторая - родильное. Отделение - это громко сказано: маленькая комнатка, на стенах висят древние щипцы. Пока я там лежала, родили восемь женщин. Один случай сильно врезался мне в память. Девушка-наркоманка родила недоношенную девочку. Врачи удивлялись силе воли ребенка: по всем показателям она не должна была родиться живой, но ребенок еще часов пять боролся за жизнь. Я часто задаю себе вопрос: выжила бы эта девочка, если бы родилась в нормальных условиях? Врачи там опытные, отработавшие в таких условиях по тридцать лет. Все, что можно сделать руками, они делают. Этот роддом при колонии был первым, где принимали роды у ВИЧ-инфицированных. Сейчас это уже не редкость: у нас в СИЗО была ВИЧ-инфицированная мама с ребенком. Мамочки меня поразили: ясно, что это соответствующий контингент, но в моем понимании женщины, готовящиеся к рождению детей, прекрасные, умиротворенные, а не курящие «Приму» или «Яву». При этом я не могу сказать, что они были плохими матерями, все равно старались ухаживать за детишками.
Если нет никаких осложнений, то примерно через пять дней ребеночка и маму везут обратно в колонию, при этом ребенка на скорой помощи, а маму - в автозаке. Иногда происходит разрыв: когда ребеночку нужен дополнительный медицинский уход, его отвозят в гражданскую больницу, а маму все равно отправляют в колонию.
Пожалуй, одна из главных проблем - нарушение связи с ребенком: не знаю, какова здесь «заслуга» пенитенциарной системы. Мама живет с ребенком месяц или максимум два в доме малютки, а дальше она возвращается обратно в отряд и может посещать ребенка в обед и вечером на час. Разумеется, ни о каком кормлении речи не идет. В принципе она может кормить и после возвращения в отряд, но физиологически это сложно: процесс образования молока требует постоянного кормления, нужно сцеживаться, а для этого нет гигиенических условий. Моешься-то раз в неделю, туалет на улице. Поэтому, как правило, кормление прекращается через два месяца. Из-за этого разрыва с ребенком происходит самое страшное: постепенно материнские чувства притупляются. Несколько лет назад ввели такой эксперимент: сделали несколько комнат совместного проживания, где ребенок может жить, как дома, с мамой. Таких комнат очень мало, чтобы туда попасть, нужно быть на хорошем счету у администрации, что не всегда зависит от хорошего поведения заключенной. Когда в доме малютки находится 50 детей, а таких комнат 10, очевидно, что места хватит не всем.
Когда ребенку исполняется три года, его отправляют в детский дом. Иногда делают поблажку: оставляют еще на полгода, если мама должна выйти в течение этого времени. По закону существует некая возможность встречаться с ребенком в детском доме, но в реальности его администрация не хочет брать на себя обузу возить ребенка к маме, а у нее, соответственно, тоже нет такой возможности. Поэтому дети остаются одни именно в том возрасте, когда им так нужна мама.
Есть еще один важный вопрос: в нашей стране не существует системы реабилитации осужденных. Когда ты выходишь, тебе дают 700 рублей, чтобы доехать до дома, даже плацкарт до Москвы стоит дороже. Если у тебя нет родных и близких, у тебя есть только одна возможность - откладывать с зарплаты, которую ты там получаешь. На тот момент, когда я там была, зарплата швеи составляла 500-600 рублей в месяц. Сейчас вроде около двух тысяч. Очень часто бывает, что, выйдя с зоны, женщины теряют квартиры: предприимчивые родственники, «пользуясь случаем», каким-то образом их отнимают. Выйдя из колонии, женщины мало того что не имеют условий для собственной реабилитации, так еще и с ребенком на руках. Неудивительно, что порой некоторые мамочки бросают своих детей на вокзале. Законный выход для освободившейся матери без родных только один - отдать ребенка в детский дом, где можно навещать его на выходных, а самой в это время пытаться найти работу.
Конечно, в колониях разрешены аборты. Тем не менее я знаю, что даже там врачи отговаривали женщин от этого. Если врач видит, что у женщины есть шанс вернуться к нормальной жизни после выхода, то советует родить и потерпеть.
Недавно я была в нескольких тюрьмах в Дании. Невероятно, но у них тюрьма открытого типа без забора, потому что считается, что люди сознательные и не будут бежать, а тех, кому это удалось, все равно рано или поздно поймают. А директор тюрьмы похож на профессора университета: интеллигентный, открытый, ничего не скрывает. Самое главное, там заботятся о том, чтобы человек не выпал из социальной среды: заключенные сами себе готовят, стирают в машинке. Я, например, вышла и забыла, как морковку чистить, потому что ты забываешь, что и как в реальной жизни происходит.
Беременную женщину в Дании сажают только за очень серьезное преступление. Власти предпочитают денежные штрафы. Если женщина все же оказалась в тюрьме, то рожает она все равно в гражданской клинике, находясь там столько, сколько нужно. Только через восемь месяцев женщина идет работать, а ребенок, если его не забрали родственники, находится в детском саду. Утром приезжает такси, забирает малыша и отвозит в обычный муниципальный детский сад, вечером привозит обратно к маме. Меня потрясло такое простое решение этой проблемы. Дети нормально развиваются, социализируются, несмотря на то что мама в тюрьме.
Проект «Жизнь в тюрьме»:
Светлана Бахмина

Аннотация:

Не существует социальной реабилитации заключенных, – психологически бывших заключенных, отдавших долг, получивших возмездие. Существует мнение, что женщины специально рожают детей в тюрьме, поскольку знают, что это улучшит условия их содержания. Уголовно-исполнительный кодекс регламентирует, что делать с будущими и уже состоявшимися мамами, которые оказались за решеткой.

There is no social rehabilitation of prisoners - psychologically ex-prisoners who sacrificed debt receiving retribution. There is a perception that women are having children specifically in prison, because they know that it will improve their living conditions. Penal Code regulates what to do with the future and has already taken place moms who were behind bars

Ключевые слова:

дети, женщина, социальные реабилитации заключенных

children, women, social rehabilitation of prisoners

УДК 34, 504

Впервые про беременную женщину за решеткой упомянуло Соборное Уложение в 1649 году. Это Уложение - прообраз нынешнего Уголовного кодекса. По нему, женщину, ожидающую ребенка, можно было не только арестовывать, но и казнить. Кстати, именно в связи с беременными впервые в России появилось такое понятие, как отсрочка исполнения приговора. Так вот, по древнему закону, казнить женщину было можно, но с отсрочкой до родов. А после рождения малыша - пожалуйста. В том Уложении казнь вообще была предусмотрена за шесть десятков преступлений.

Дети попадают в тюрьму только одним образом - когда они там рождаются. Рождается в тюрьме ребенок, когда беременная подследственная или осужденная находится в следственном изоляторе или уже в колонии. Бывает, что женщины совершили преступление уже беременными, бывает, они беременеют на длительном свидании (такие разрешены между официальными супругами), вероятнее всего, чтобы получить УДО. В итоге население колоний разрастается без всякого решения судов.

На данный момент существует 13 колоний с домами ребенка, общая наполняемость которых составляет от 800 до 900 мест. Есть совсем небольшие дома ребёнка, есть такие, которые рассчитаны на 100 - 120 человек. В среднем ежегодно в домах ребенка при колониях находятся около 846 человек.

В случае СИЗО, как правило, заключенная рожает под конвоем в таком-то из городских роддомов. До сих пор в маленьких городах или там, где есть проблемы с организацией конвоя, встречается такая практика, когда женщину приковывают наручниками во время родов, если рядом с ней не присутствуют 3 сопровождающих. Следственный изолятор объясняет приковывание наручниками как меру предосторожности в случае отсутствия конвоя.

Для каждого новорожденного соцработник собирает документы, идет в ЗАГС, где оформляют свидетельство о рождении. Сразу же ребенок получает медицинский полис. После родов, если женщина ещё остаётся в СИЗО, возможны два варианта развития событий. Везде, конечно, всё происходит по-разному. Там, где хотя бы немного чтут права человека, женщина остается в роддоме на то время, которое необходимо для восстановления. Если роды прошли нормально, то подследственная находится в роддоме 3-4 дня, как и положено. В это время ребенок находится в палате с матерью под конвоем. Второй вариант, когда маму после родов сразу увозят в СИЗО, где ее помещают в больницу, которая является в действительности той же тюрьмой, но там присутствует врач. Ребенка привозят к матери уже потом, когда ему проведены все необходимые послеродовые процедуры. Мать может ходить на кормления 6 раз в день. В данном случае ребенок лишается грудного вскармливания на время разлуки с мамой. Разлучение матери и ребенка не позволяет выработать удобный ее ребенку график питания. От стрессов и из-за многих других факторов молоко может пропасть. Согласитесь, даже с точки зрения грудного вскармливания, такой режим не гуманен, а с точки зрения акта заботы, пробуждения материнского инстинкта, а, как известно, не у всех он изначально есть. Молоко заменяют кефиром (бывает, что кефир делают и в самой колонии). Для каждого ребенка своя ежедневная норма для кормления. Для возраста выше среднего 200 грамм, среднего возраста 150 грамм, 100 грамм для самых маленьких вместе с картошечкой едят.

С детьми с первых дней их жизни в Доме ребенка работают специалисты: педиатры, логопеды, психологи. Днем с малышами постоянно находится воспитатель, ночью - медсестра. Дети регулярно проходят профосмотры, анализы делают бесплатно в городской поликлинике.

Когда мать уже осуждена и находится в колонии, сценарий может быть немного другим. Из 13 женских колоний, расположенных на территории России, всего 2 имеют роддома, построенные специально для заключенных рожениц. Это колонии в Челябинске и «ИК-2» в Мордовии. Если в колонии не предусмотрено совместное проживание, то мать и ребенка, спустя то малое время, которое им положено провести вместе, разлучают. Ребенка передают в дом ребенка, а мать возвращается в отряд.

Совместное проживание матери и ребенка, это то же, что и жизнь с ребенком дома. Ведь статистика и их внутренние, какие бы то ни было, исследования, по заболеваемости, по рецидивам, отличаются на 2 порядка. Заболеваемость детей, рожденных в тюрьме, при совместном проживании снижается на 43%. Но это не означает, что мамы в какой-то одной колонии живут со своими детьми все вместе. Нет. К сожалению, выделено лишь небольшое количество мест в каждой колонии. У мамы с ребенком cвоя комната в огороженном от остальной территории месте и КПП. Там живут как в комнате общежитии.

Условия проживания новорожденных в «Домах ребенка» на территории тюрем очень плачевны. «Дом ребенка» представляет из себя ветхий, облупившийся барак, с потрескавшимися стенами. В маленьких железных кроватях лежат апатичные младенцы. Они выглядят хрупкими, их лица - сероватого оттенка. У одного из них гепатит, а другие рождены ВИЧ-инфицированными матерями. Так как места явно не хватает, несколько маленьких кроватей стоят на кухне. Комнатная температура зимой редко поднимается выше 8 °C; иногда она опускается до нуля. Спальни битком забиты кроватями, так что между ними трудно ходить. Во многих маленьких кроватях дети сидят на голой клеенке, потому что на всех не хватает постельного белья. «Игровые комнаты» язык не поворачивается так назвать. Это просто пустые помещения, в которых нет ни одного предмета мебели и ни одной игрушки. Воспитательница объясняет нам: «Мы сажаем всех детей на широкий подоконник и разговариваем с ними или рассказываем им сказки». Воспитательница сама является заключенной. Воспитание детей - это ее рабочее место на зоне. В больничном отделении дома грудного ребенка, лежат дети с воспалением легких, ангиной, почечной болезнью и другими заболеваниям. Заключенные сами оборудуют ванную комнату. Работавшие во время беременности со своей небольшой зарплаты. Детей до трех лет, которые живут без мам, будят в пять утра и насильно сажают на горшок. Чтобы нянечки не вставали, привязывают детей колготками к горшкам. Получается, что дети тоже отбывают наказание. Их прогулки проходят за решеткой. Дети просто не видят жизнь за пределами зоны. Дети, которым два-три года, начинают перенимать повадки заключенных. Они начинают произносить такие слова, как «шмон», «внимание, полиция!», опасаются людей в форме.

Существует мнение, что женщины специально рожают детей в тюрьме, поскольку знают, что это улучшит условия их содержания. Уголовно-исполнительный кодекс регламентирует, что делать с будущими и уже состоявшимися мамами, которые оказались за решеткой. Там расписано все, вплоть до мелочей: «В местах содержания под стражей для беременных и женщин, имеющих при себе детей, создаются улучшенные материально-бытовые условия, организуется специализированное медицинское обслуживание, устанавливаются повышенные нормы питания и вещевого обеспечения. Не допускается ограничение продолжительности ежедневных прогулок. Не может быть применено в качестве взыскания водворение в карцер...». Но что значит это улучшение в реальной жизни? Женщина будет получать триста грамм творога и дополнительное яйцо в неделю. Вот и все привилегии для беременной и кормящей матери в тюрьме. В тюремных ларьках купить почти ничего нельзя, настолько там некачественная еда, а для кормящих и беременных она просто неприемлема. Зарплаты очень низкие, минус выплата исков и удержаний, оплата формы.

В доме ребенка на территории тюрьмы живут только дети, родившиеся в тюрьме. Вплоть до освобождения мать и ребенок отчуждены друг от друга, но и с выходом на свободу трудности не заканчиваются. Если у матери на свободе нет родственников или у родственников нет возможности выполнить условия опекунства, то ребенка переводят в детский дом. Как правило, если ребенок уехал в детский дом, а у мамы остался еще большой срок, к примеру, 4 или 5 лет, велика вероятность, что ребенок в детском доме и останется. Когда мама выходит на свободу, у неё, как правило, нет работы. Добиться нормальной социальной реабилитации после освобождения (согласно сайту audit-it.ru, на сегодняшний день освобождающая женщина с ребенком получает выходное пособие в размере 762 рублей. Ни жилья, ни работы, ни психологической помощи). Вообще, на работу судимых женщин никто не берет. И даже каких-то особых видов работ, в которых эти женщины могут социализироваться, чувствовать себя полноценными людьми, у нас в стране нет.

Не существует социальной реабилитации заключенных, - психологически бывших заключенных, отдавших долг, получивших возмездие. Казалось бы, за что дальше наказывать. Но они оказываются даже уже не людьми второго сорта. Это люди, которым просто некуда деваться. В таких условиях нужно обладать огромной силой воли, чтобы забрать ребенка из детского дома. Однако, чтобы забрать ребенка, нужно позаботиться о наличии справок: о месте жительства, о том, что тебя приняли на работу. Получается замкнутый круг. Как правило, большинство детей в тюрьму для малолетних попадают из детских домов, а потом, опять же, как правило, оказываются уже во взрослой тюрьме, потому что это тот опыт, который как раз не впитан с молоком матери, это то что, воспитано окружением. Детдомовский ребенок в 60% случаев попадает в колонию для несовершеннолетних. И через 20 лет можно посмотреть, что у нас получилось. Это такой эксперимент в динамике. Его результаты невозможно предсказать. Они зависят от того, как устроится жизнь данного конкретного ребенка, как устроится жизнь ребенка.

После освобождения матерей, дети которых были переданы когда-то (по достижении ими 3-х или 4-х лет) в обычные детские дома, не многие вспоминают о своих детях. Обычно освобождающиеся женщины планируют это - но в расчете на «потом», на время, когда они устроятся на свободе. Однако это «потом» часто так и не наступает.

Мы считаем, что в места лишения свободы, где живут дети, должен быть как можно более широкий доступ общественных наблюдателей, волонтеров, неравнодушных людей. Должно быть больше спонсорских денег, чтобы у детей появилось больше игрушек, другое питание, лучшее медицинское обслуживание, поездки за пределы зоны. На практике очень редко применяется ст. 82 Уголовного кодекса Российской Федерации, которая предусматривает отсрочку реального отбывания наказания до достижения ребенком четырнадцатилетнего возраста, осужденным беременной женщине, женщине, имеющей ребенка в возрасте до четырнадцати лет, кроме осужденных к ограничению свободы, к лишению свободы за преступления против половой неприкосновенности несовершеннолетних, не достигших четырнадцатилетнего возраста, к лишению свободы на срок свыше пяти лет за тяжкие и особо тяжкие преступления против личности.

Библиографический список:

1. Козлова Н.А. Рожденные в неволе // Российская газета – 2012. Интернет-портал «Российской газеты» зарегистрирован в Роскомнадзоре 21.06.2012 г. Номер свидетельства ЭЛ № ФС 77 - 50379.
2. «Уголовный кодекс Российской Федерации» от 13.06.1996 N 63-ФЗ (ред. от 23.07.2013, с изм. от 10.10.2013) (с изм. и доп., вступающими в силу с 01.09.2013)
3. «Уголовно-исполнительный кодекс Российской Федерации» от 08.01.1997 N 1-ФЗ (ред. от 23.07.2013) (с изм. и доп., вступающими в силу с 02.10.2013)

Рецензии:

3.02.2014, 11:34 Кузнецова Ольга Владимировна
Рецензия : В статье затронута достаточно актуальная проблема требующая своего разрешения. Статья может быть рекомендована к публикации.

Взять ребенка, рожденного в тюрьме, решится не всякий, и, возможно, совершенно напрасно. Генетический фактор - вещь сложнооспоримая, но условная, если речь идет о воспитании в атмосфере заботы и любви.

- Кстати, а как рожают детей заключенные?

Я задаю этот вопрос, впервые задумавшись об этом. И получаю спокойный ответ своей собеседницы: "Как и положено заключенным: в наручниках".

Мое лицо вытягивается. И я уже с трудом воспринимаю дальнейшие подробности: "Их руки приковывают к гинекологическому креслу, а под дверью родильного зала караулит конвой. Примерно через четыре часа после родов женщину возвращают в тюрьму. А ребенок? Ребенка мать впервые увидит не раньше, чем через неделю"

(После интервью, вечером, я прочту опровержение представителей системы исполнения наказания: мол, рассказы о родах в наручниках - распространенный миф. Но, как известно, ни мифы, ни сказки не возникают на пустом месте).

Если моя собеседница, Наталия, не заблуждается, то именно так на свет появилась и Юлька. Еще во чреве она стала невольной соучастницей убийства: одним ножевым ударом ее мама насмерть поразила своего обидчика. Через восемь месяцев после этого происшествия новорожденная отделилась от прикованной наручниками матери. И первые три года своей жизни провела за колючей проволокой.

Поверьте, в этой истории нет ничего необычного - для тех, кто сталкивался с этой стороной жизни. С ее беспощадной прозой. Такова судьба всех детей, рожденных в неволе. До трех лет малыши живут в "Домах Ребенка", расположенных на территориях женских исправительных колоний. На четвертом году жизни они переезжают в детские дома, если их не забирают родственники.

По статистике, в России вместе со своими матерями "сидят" около тысячи детей. Люди, желающие усыновить ребенка или оформить над ним опеку, даже не задумываются, что можно забрать малыша из мест не столь отдаленных.

А если и знают, то, как правило, не решаются. Юлька родилась и жила в поселке Явас, в Мордовии. В этой колонии проводили эксперимент: в "Доме Ребенка" построили отдельные комнаты, в которых мамам позволили жить вместе с детьми, а не навещать их по несколько часов в день, как принято в других тюрьмах. Идеологи эксперимента надеялись, что у женщин проснется "материнский инстинкт".

Но большинство "зэчек" использовали эту инициативу просто как возможность получить условно-досрочное освобождение. К тому же в "Доме Ребенка" лучше кормили. Не торопитесь судить: в тюрьме это существенный фактор. К примеру, в дополнительный рацион беременной заключенной входит небольшая прибавка сливочного масла, творога и одно яйцо в неделю.

Ни фруктов, ни овощей, ни витаминов. Рядом с детьми женщин кормили значительно лучше. Но забота о малышах все равно оставалась на плечах воспитателей. Матери предпочитали курить и вести между собой разговоры. Эксперимент провалился. Наверное, иначе и быть не могло.

Откуда было взяться этому материнскому чувству, этой природной привязанности, если сами роды у заключенных женщин протекали в чудовищной, насильственной среде? А новорожденным не давали вкусить грудного молока, отлучая их от матерей в самые важные, первые дни, когда и устанавливается связь между мамой и ребенком?..

То ли создатели эксперимента не подумали о самом главном, то ли договориться с властью о таких поблажках было невозможно. Однако Юлькина мама, - Аня, оказалась исключением. Она научилась ухаживать за девочкой. Они играли.

На фоне других матерей, отношения Ани и ее дочери казались и вправду нежными. Настоящими. Пусть и неловкими, грубоватыми, неотесанными. Но Юльке шел четвертый год, а родственники забирать к себе ее не хотели. Девочку пора было переводить в детский дом.

Если бы об этом эксперименте не сняли документальный фильм ("Анатомия любви", реж. Наталья Кадырова), в котором Юлька оказалась одной из героинь, то и она осталась бы затерянным ребенком в колючей проволоке системы. Но фильм этот, в далекой от Мордовской женской колонии Москве, увидела обычный столичный менеджер Наталия. И судьба девочки резко переменилась. Она вышла на свободу. В три года и один месяц.

Наталия оформила на Юльку опекунство. Конечно, это было не просто. Естественно, пришлось побороться и "пободаться" с чиновниками. Везде ей задавали одни и те же вопросы: "Зачем вам это? Вы же не родственница!".

Наталия не отвечала и требовала от чиновников заниматься своими непосредственными обязанностями. По закону, сперва нужно было договориться с матерью ребенка.

Аня должна была дать свое согласие на оформление опекунства. Сделать это было не просто: страх, что Юльку отнимут навсегда, застил радужные перспективы для дочери - жить в нормальной семье. И все же, Аня услышала и согласилась. Казалось, теперь дело пойдет веселее. Но, узнав, что эту историю снимают документалисты, органы опеки Мордовской области решили продемонстрировать свою образцовую работу: вместо привычной одной недели, они оформляли документы месяц. Пытались сделать все по правилам, а в итоге путались и переделывали каждую бумажку по несколько раз. О Юльке, ждавшей разрешения ситуации в "Доме Ребенка", они, вероятно, не думали. Наталия рвала и метала, но куда деваться? Ждала.

Летним днем Юлька вышла за тюремную ограду и всю дорогу таращила свои синие глаза в окно автомобиля.

Первые минуты Юльки на Свободе

В новом доме - московской квартире - ее ждали новонареченная старшая сестра, бабушка и пес Гошка. Приемная мама - Наталия - стояла рядом и держала Юльку за руку. Гошка радостно бросился к девочке, но та в ужасе закричала и заплакала. Юлька никогда раньше не видела собак. А еще девочка не умела играть: раскидывала игрушки по полу и смотрела на них в полном недоумении. Да и сказки слушать она не умела и не любила - тоже не понимала, для чего они вообще существуют?

Юлька привыкает к новой жизни

Но все это мелочи, по сравнению с другими эмоциональными реакциями, которые первое время демонстрировала маленькая "узница". От досады она рыдала и, раскачиваясь, билась головой об стену. Наталья подставляла свою руку, чтобы Юлька не разбила лоб. Позже психологи объяснили, что это обычная практика для "детдомовцев" - так они себя успокаивают. Теперь, чтобы Юлька пришла в себя, достаточно просто ее поцеловать и взять на руки. За такое проявление нежности она прощает любую обиду.

Юлька со старшей "сестрой" Наташей

За полгода, проведенные у Наталии, девочка начала разговаривать. И все меньше посылает, по старой тюремной привычке, своих домочадцев на три буквы. Юлька привыкла мыться в теплой, а не холодной воде, и перестала заслоняться от людей, если они делают резкие движения. Юлька научилась признаваться в любви.

Знаете, Наталия, вы смелая...Взять ребенка в такой глубокой психологической травме, да еще и с такой наследственностью...

- "Вы про гены?!" - бодро отвечает Наталия. И дальше мое лицо снова вытягивается. Оказывается, первый ребенок Натальи - 14 летняя девочка Наташа - тоже не родная! Она дочка дальних родственников, из бедной и неблагополучной семьи. Больше десяти лет Наталия воспитывает эту девочку, так и не оформив положенные по закону ежемесячные 12.000 рублей пособия. В моей голове снова знаки вопроса. Наталия отмахивается и говорит только одну фразу: "Проще было не оформлять, хотя, эти деньги, конечно, не помешали бы ". Так вот, эта Наташа выросла вполне адекватной девушкой, без склонности к вредным привычкам своих родителей. Поэтому в роковое влияние генов Наталия не верит.

А родная мать? Есть ли с ней связь? Ведь она единственная из всех заключенных женщин проявила "материнский инстинкт".

У Юльки связь с мамой прочная. Через портрет Ани, который находится в квартире. Юлька часто с этим портретом разговаривает, приносит ему конфеты, читает стихи, целует, а когда сердится, говорит: "Мама, отвернись!" Первое время мама звонила. А сейчас затихла. Наталия не осуждает. Собирается написать Ане очередное письмо и вложить туда новые Юлькины фотографии. За эти полгода девочка сильно изменилась.

Но даже если Аня не ответит, Наталия не исключает, что после освобождения родная мать Юльки захочет увидеть дочь. При лучшем стечении обстоятельств это случится через пару лет. Если же Аню не выпустят условно-досрочно, то встречи с Юлькой ей ждать еще пять лет.

"А почему все называют девочку Юлькой?", - спрашиваю я напоследок. Мне нравится с какой интонацией произносит это имя Наталия. Но все равно, звучит по меньшей мере, необычно. Оказалось, что так "ласково" девочку называли на зоне. Она себя иначе уже и не воспринимает. Поэтому Наталия не стала называть малышку иначе. Так она и будет нести себя - Юлькой - девочкой, которой помогли

Если вам довелось рожать в тюрьме, то вы получили исключительную возможность узнать массу таких подробностей, которые даже не снились другим женщинам: можно ли рожать в наручниках и присутствует ли при родах охрана; сколько времени роженица остается в роддоме и каким образом ее отвозят назад в изолятор; обыскивают ли младенца, когда он с матерью выезжает на суд; склоняют ли беременную к аборту; может ли мать воспитывать своего ребенка, если ей разрешили взять его в колонию, и многое, многое другое.

Беременные содержатся в общих камерах - душных, прокуренных, - кормят их той же самой пищей. В больницу роженицу обычно отвозят при первых схватках, если заключенные успевают сообщить об этом администрации. Везут в “автозаке” или на “скорой помощи”, но всегда под конвоем. В некоторых случаях рожающую женщину могут доставить и в наручниках. После родов содержащаяся в трудколонии женщина должна через два месяца приступить к работе. Ребенок остается в больнице положенное время - 5-6 дней, а потом, если он здоров, его возвращают матери. С этого момента, или чуть раньше, мать начинает жить в отдельной, приспособленной для таких случаев камере, в которой могут находиться только беременные или кормящие. Так написано в “Законе о содержании под стражей”. Но, как и многое другое, предусмотренное этим актом, чаще всего остается простой декларацией, благим намерением, из тех, которыми вымощена дорога…в ад.

Если у матери нет грудного молока, администрация помогает ей с искусственным питанием. Однако известен случай (это произошло в архангельском СИЗО), когда мать, потеряв молоко после падения с верхнего яруса, не могла добиться от администрации искусственного питания, и была вынуждена в течение двух недель кормить двухмесячного ребенка жеваным хлебом. Это вызвало бунт в тюрьме и тогда администрация была вынуждена изыскать средства для покупки молочных смесей.

Мать в СИЗО практически не разлучается с ребенком, ей некому его оставить, некому передать на время. Единственная возможность временного отдыха матери - это отправка ребенка в больницу.

По достижении ребенком трехлетнего возраста его разлучают с матерью. Никаких обычных на свободе социальных льгот и социального обеспечения беременные и женщины с детьми в заключении не имеют. В целом можно сказать, что положение женщин в СИЗО и трудколониях во многих отношениях оказывается хуже, чем у мужчин. Следствие - распад всей ткани нормальной жизни, т. е. распад семей, неумение обращаться с ребенком, распад отношений с детьми и т. д.

При выезде матери на суд ребенка могут подвергнуть обыску по той же причине. Сложности оперативной обстановки, по правде сказать, заключаются в межкамерных и межличностных связях подсудимых и подследственных. Иными словами, записку “мамочка” может передать, или еще чего. А такого быть не должно. Так уж повелось, что интересы следствия важней интересов ребенка. Хотя здравый смысл подсказывает, что неправильно это, что не может так быть, чтобы невинное дитя самые первые и самые важные месяцы и годы жизни провело …в аду. Даже если его мать и не ангел.

Условия содержания матерей с малолетними детьми в местах лишения свободы

Ст. 100 УИК:

1. В исправительных учреждениях, в которых отбывают наказание осужденные женщины, имеющие детей, могут организовываться дома ребенка. В домах ребенка исправительных учреждений обеспечиваются условия, необходимые для нормального проживания и развития детей. Осужденные женщины могут помещать в дома ребенка ИУ своих детей в возрасте до трех лет, общаться с ними в свободное от работы время без ограничения. Им может быть разрешено совместное проживание с детьми.

2. С согласия осужденных женщин их дети могут быть переданы родственникам или по решению органов опеки и попечительства иным лицам, либо по достижении детьми трехлетнего возраста направлены в соответствующие детские учреждения.
3. Если ребенку, содержащемуся в доме ребенка исправительного учреждения, исполнилось три года, а матери до окончания срока отбывания наказания осталось не более года, администрация ИУ может продлить время пребывания ребенка в доме ребенка до окончания срока отбывания наказания матерью.
4. Осужденные беременные женщины и осужденные кормящие матери могут получать дополнительно продовольственные посылки и передачи в количестве и ассортименте, определяемых медицинским заключением. Осужденные беременные женщины, осужденные женщины во время родов и в послеродовой период имеют право на специализированную помощь.
(в ред. Федеральных законов от 08.12.2003 N 161-ФЗ, от 14.07.2008 N 112-ФЗ)